Творчество поклонников

   
    И когда она сделала первый шаг (а не сделать она его не могла, потому что стены подземелья сомкнулись за ней, выталкивая её в надвигающийся разинутый рот), балансирующее сознание покачнулось на тонкой нити, которая была давно порвана и неоднократно связана простыми узлами. Она закрыла глаза, которые уже не видели, и позволила телу упасть.
    Зачем сопротивляться неизбежному.
    Зачем молиться несуществующему.
    Полет в пустоте был быстр, а приземление болезненно. Она шлепнулась на твердую поверхность, ощутив боль всем своим обнаженным телом. И, как только боль начала стихать, инстинкт самосохранения заставил её открыть глаза.
    Она лежала на спине и над ней было сумеречное небо. Подняв голову и привстав на локти, она осмотрелась (боль от движения прокатилась по телу, но она не обратила на это внимание – она очень хорошо знала, что любая боль преходяща). Спереди, слева и справа было бесконечное асфальтовое пространство. До самого горизонта – черный хорошо укатанный асфальт. Через боль в ногах она встала и посмотрела вокруг с высоты своего роста – терпеливо и медленно.
    Закатанная в свежий асфальт планета (если это планета) под сумеречным небом Солнце зависло за горизонтом (если оно там есть). И её голое тело, как белая песчинка на черном песке.
    Ни дуновения ветерка, ни облачка на небе, никаких звуков и видов на пустом горизонте.
    Только чистый черный асфальт.
    И в этом странном безжизненном мире еще более странным была божья коровка, вдруг прилетевшая ниоткуда, и севшая на её грудь, совсем рядом с соском. Насекомое сложило пятнистые крылья и медленно двинулось осваивать новый мир.
    Она улыбнулась, обрадовавшись живому существу, и подставила палец, на который божья коровка и забралась. Поднеся её к лицу, она умиленно посмотрела на неё (вспоминая стишок из детства), и …
    … увидела холодные глаза, те самые, что были у него всегда, а она не хотела замечать их, слушая его слова и чувствуя его руки. И мало сказать, что в глазах была угроза – в них она увидела ужас бесконечного процесса «прочищения дырок» (милая моя, сейчас начнем, я ведь знаю, что тебе это нравиться, ты бы сказала, я бы делал это чаще, значительно чаще, о, ты бы знала, как мне нравиться доставлять тебе удовольствие, будь уверена, я могу делать это бесконечно). Там, внизу, меж ягодиц, возникло ощущение (судорожное сокращение растянутых мышц, колющая боль, и зуд незаживающих ран) – предвестник будущей унизительной боли.
    Она хотела закричать, но здесь не было звуков, поэтому, бессмысленно раскрывая рот, она взмахнула рукой, сбрасывая божью коровку на асфальт. И кулаком, словно молотком, расплющила насекомое, нанося удары раз за разом, пока боль в руке не остановила её.
    Маленькое мокрое пятно на асфальте и все. Хотя нет, - рука по локоть в крови и множество красных пятен на теле. Она задумчиво посмотрела на кровавую красоту (когда-то это уже было, возможно, в одну из тех ночей, когда монстр приходил к ней ночью, когда она погрузила руку в его мякоть).
    Словно чувствуя кровь, прилетела муха. Большая жирная муха с синюшным отливом большого брюшка, которая откладывает свое потомство в падаль, в дерьмо (что ты и есть сейчас, что тут непонятного, ты сейчас, милая моя, накачанная миллиардами спермиев гниющая падаль, исторгающее накопленное годами дерьмо, пару сотен мушиных яиц тебе не помешают). Муха села на окровавленную руку, и, не дожидаясь, пока муха посмотрит на неё холодными глазами (в чем она была уверена на все сто процентов), она прихлопнула её свободной рукой.
    Упавшая на асфальт муха была еще жива: трепыхались крылышки, бились лапки, смотрели фасетчатые (тысячи льдинок) глаза. И снова кулак-молоток опустился на агонирующую муху, добивая её.
    Она выдохнула. И снова сделала вдох.
    Зная, что это только начало.
    Начало бесконечной жизни в пустоте её анальной действительности.
   
    5.
   
    Олег Сергеевич задумчиво выдохнул сигаретный дым. Стряхнул пепел в кружку, из которой только что пил кофе. И снова затянулся. В его возрасте и с его здоровьем надо меньше бы курить (а лучше, вообще не курить), меньше пить кофе и что покрепче. Он знал, что его ослабленная малоподвижным образом жизни и недавним инфарктом сердечная мышца долго не выдержит, но – зачем жить без этих маленьких радостей. Олег Сергеевич в силу своей работы, жизненного опыта и длительных размышлений философски относился к жизни и смерти.
    Хлопнула дверь. Низенький полный мужчина в чистом накрахмаленном халате и добродушной улыбкой на розовом лице прошел через кабинет и остановился у стола, протянув руку:
    -Привет, Сергеич.
    Олег Сергеевич протянул руку и, пожав мягкую ладошку коллеги, кивнул на стул – садись.
    -Что привело в обитель неспокойного сознания целителя детских душ? – спросил он, все еще пребывая в задумчивости.
    Михаил Анатольевич заведовал детским отделением, встречались они редко (чаще решая возникшие вопросы по телефону), поэтому вопрос был закономерен.
    -Хотел узнать о матери моей пациентки, - ответил Михаил Анатольевич, и уточнил, - Лиза Фирсова, а у тебя её мать Ольга. Он посмотрел на вновь затянувшегося сигаретой Олега Сергеевича и добавил:
    -Курить тебе надо меньше, серый весь, недавно ведь инфаркт был.
    -Позвонил бы и спросил, - недовольно сказал Олег Сергеевич, которому любые напоминания о здоровье были, как кость в горле.
    -Я хотел посмотреть в твои глаза, когда ты будешь рассказывать, - серьезно сказал Михаил Анатольевич, и, улыбнувшись, продолжил, - да и просто хотел на тебя посмотреть.
    Олег Сергеевич кивнул и продолжил курить.
    Михаил Анатольевич, увидев, что коллега молчит, вздохнул и заговорил первым на интересующую его тему:
    -Девочка у нас уже два дня, а у нас до сих пор никакого контакта с ней. Ест, когда поставишь перед ней пищу, спит, когда стемнеет, и её отведут к постели. Все остальное время рисует человечков – на бумаге, если дадут карандаш и лист, на столе пальцем, на оконном стекле, да на любой поверхности, если нет карандаша. И что-то еле слышно бормочет, словно разговаривает с нарисованными человечками. Губы шевелятся, а понять невозможно. И не зовет маму, что совсем из рук вон плохо, - четырехлетняя девочка должна звать маму.
    -Разговорить пытался, - спросил Олег Сергеевич.
    -Да, но результата никакого – молчит.
    -От меня что хочешь? – затушил окурок в кружке Олег Сергеевич.
    -Насколько я знаю, ты должен дать психиатрическое заключение по Ольге Фирсовой, – и, увидев кивок коллеги, Михаил Анатольевич продолжил вопрос, - что у них в семье произошло, если можно узнать, конечно? Может, это мне поможет в лечении девочки.
    Олег Сергеевич снова кивнул и, помолчав, начал говорить:
    -Мне тоже интересно, что же там произошло. Жила скромный библиотекарь, утром на работу и вечером домой, где муж и дочь. Внешне все, как обычно, рядовая семья. За одним исключением, - муж предпочитал анальный секс, и я думаю, ей это не нравилось. Ты бы видел её анус! – Олег Сергеевич поднял брови, покачал головой и вздохнул. – Она терпела долго, и, возможно, терпела бы всю жизнь, но, - Олег Сергеевич поднял палец, - что-то случилось, и в одно прекрасное утро она забила мужа молотком насмерть.
    -В присутствии дочери? – уточнил Михаил Анатольевич.
    -Да, - кивнул Олег Сергеевич, - и мне интересно, что же было аффектом, который заставил её это сделать?
    -Может, терпение лопнуло? – предположил Михаил Анатольевич.
    -Нет, судя по характеристике с работы, по отзывам соседей и знакомых, она бы всю жизнь терпела. Она из тех, которые терпеливо ждут, когда их будут бить, насиловать и убивать, находя оправдание этим насильникам и убийцам. Что-то случилось в её жизни. Что-то очень неординарное, что вкупе с хронической психогенной травмой привело к тому, что мы сейчас имеем.
    Они помолчали.
    -Может, девочка и молчит, маму не зовет, потому что видела, как та забивает отца. В любом случае, дети легче выходят из этих состояний, пройдет время и она оклемается, что нельзя сказать об Ольге Фирсовой, которая сейчас отсутствует в этом мире, - продолжил Олег Сергеевич.
    -Думаешь, в таком состоянии останется?
    -Не знаю, все в жизни бывает, но сильно сомневаюсь, что будет хотя бы частичная ремиссия.
    Олег Сергеевич вздохнул (появилась легкая боль слева в груди), протянул руку и, выдвинув ящик стола, вытащил два стакана и затем бутылку. Плеснул в стаканы водку и сказал, подняв свой стакан:
    -Давай, Миша, выпьем за сумеречные состояния, в коих мы пребываем, даже не подозревая об этом.
    -Ну, Сергеич, ты загнул, мы же не эпилептики, - сказал Михаил Анатольевич, тем не менее, тоже подняв и протянув стакан.
    -Смотри шире, Миша, иногда сумерки опускаются значительно раньше, чем ты их ждешь, если, ты их, вообще, ждешь, - сказал Олег Сергеевич и выпил. Когда горячая волна прокатилась по телу, возникшая легкая боль в области сердца почти сразу отпустила его. Он выдохнул, улыбнулся и протянул руку к пачке сигарет.