Творчество поклонников

   
    Выходим на улицу, по обе стороны которой магазины сверкают свежевымытыми стеклами. Ноги сами несут к парку. Я перехожу улицу, и когда нога оказывается на обочине, замечаю, что Морфеус остался на той стороне. Он остановился у старого, советской закалки, киоска «Союзпечать» (буквы стерты, но название, победив годы, гордо отливает неровными буквами ушедшей эпохи, пробившись сквозь деловитую суету капитализма), и что-то озабоченно высматривает на витрине.
    Так и есть, Бродяга, смотрит результаты розыгрыша «Суперпуперлото».
    Когда-то я поинтересовался у Морфеуса, какой шанс, что шарики упадут в обойму, в нужном порядке. Прежде чем ответить тот долго хмыкал, шевелил губами, что-то подсчитывая в уме.
    Потом ответил:
    - Если считать, как учит никому не нужная теория вероятности, то шансы невелики - один на несколько миллиардов. Но заметь, как правило, раз в три месяца кто-то да срывает джек-пот. Если прикинуть, получится, что играющих всего несколько тысяч, и в этом случае шансы не так уж малы, согласен?
    Я согласен, я всегда соглашаюсь с суровой мудростью Морфеуса. В его словах правда, стыдливо проглядывает сквозь прорехи в хитросплетениях букв. Каждый раз, когда мы выходим на улицу, бродягу не оторвать от металлических киосков, где на потеху простакам вывешены результаты розыгрышей этой невероятной забавы.
    Морфеус что-то кричит, похоже на этот раз шарики выпали, так как нужно ему. Гребаный джек-пот, исполнение всех надежд.
    Он смотрит на витрину, сверяясь с розовым билетиком, зажатым в кулаке, купленным вчера на последнюю мелочь.
    А потом бежит через дорогу, освещая все вокруг широкозубой улыбкой.
    (Что-то около полмиллиона баксов, дружок, представь, сколько можно купить на эти деньги «Теофедрина»)
    Он бежит, и время бежит вместе с ним, пересекает разбитый асфальт. Старый, желтый Икарус, пришелец из далекой эпохи перемен, несется навстречу.
    Автобус сбивает бродягу, и в те несколько секунд, что стали вечностью, я слышу, как кости Морфеуса ломаются с тихим, печальным треском, вминаясь в уставший металл. Икарус проносит несколько десятков метров изломанное, искалеченное тело, затем задевает боком фонарный столб, сбивая его ко всем чертям. Водитель успевает в последний момент, перед тем, как автобус врежется в арку, соединяющую два здания, унося души пассажиров в запредел, нажать на тормоза, и увядающая плоть бродяги, повинуясь ускорению, нехотя отлипает от металлического каркаса, чтобы упасть на асфальт, занять свое место.
    Я подбегаю к нему. Морфеус еще жив, и искорки боли догорают в его глазах.
    Он протягивает руку, и ветер уносит маленький розовый билетик.
    - Один на миллиард – шепчет Морфеус, и кровь стекает по дрожащему подбородку.
    Вот она реальность Нео. Пассажиры, с ужасом рассматривающие как умирает насквозь пропитанная первитином плоть Морфеуса. Они прижимаются к стеклам, стараясь не упустить ни малейшей детали, словно впитывая ситуацию, капля за каплей, секунда за секундой.
    Мне все равно. Это их дело. Пусть тень бродяги приходит к ним ночами, чтобы тянуться руками из-под призрачного автобуса, горя зелеными огоньками души убитого наркомана.
    Морфеус вздрагивает, и пытается сглотнуть.
    - Алка – он выплевывает из последних сил, вместе с кровью и остатками зубов – слышишь, присмотри за ней…
    Я отворачиваюсь и ухожу. Это не мое время. Где-то вдалеке слышится сирена скорой помощи…
    В парке ждет Володька, но теперь ему придется некоторое время скучать в одиночестве. Пускай птицы щебечут о том, как тепло и хорошо весной, когда стаял серый снег, и в образовавшихся лужах плавают прошлогодние окурки и использованные гандоны.
    Минус один.
    (Итого два…)
    Я поднимаюсь по щербатым ступеням. В подъезде темно и стремно. Я не решаюсь вызвать лифт. Найти свой исход в замкнутом металлическом пространстве – не мой стиль.
    Ключи от квартиры у меня (я вытащил их из кармана бродяги), за дверью тишина. Алке надоело оплакивать Тринити и Архитектора, должно быть в кухне нашлась сочная кость, которой нужно уделить немного собачьего внимания.
    Я толкаю дверь и тянусь рукой к выключателю.
    Еще секунда и зажжется свет, но в последний момент я одергиваю руку, ибо слышу
    (голос в голове, который говорит – не время парень…)
    дурманящий запах, который проникает в голову, наполняя ее мутным звоном. Взгляд уходит в бок, против моей воли, и становится тяжело дышать.
    Я мотаю головой, бегу к окну,
    (ну-ка еще немного и…)
    свежий воздух врывается в кухню, я перегибаюсь через подоконник, чтобы набрать немного жизни. В голове крутятся вязкие глиняные колеса, перемалывая мысли, сбивая с толку.
    Сейчас, потерпи еще немного, и тебе станет легче.
    Ну конечно, чайник, который оставил Морфеус. Печку залило и газ шипит, вырываясь из горелки, чтобы занять место в моих легких.
    Я дышу, собираясь с мыслями.
    Мне повезло, если череду всех событий сегодняшнего дня, можно назвать везением. Алке повезло меньше. Она лежала под столом, вытянув лапы, словно куда-то бежала. Синий язык свесился из пасти.
    Пифия нашла точку выхода из этого мира.
    Возможно она в своем собачьем раю, носится по зеленому лугу, а в зубах у нее самая сочная, мозговая косточка, которую только можно представить.
    Сучье-собачий рай, куда попадают все собаки, ибо не могут грешить…
    - Минус один – на этот раз уже шепчу я, и сажусь за стол.
    Реальность Нео, вот она передо мной, во всей красе. И я сижу за столом, слушая прилив и крики чаек, шелест листвы городского парка, и протяжный гудок автобуса, спешащего по своим автобусным делам.
    - Минус один – остался один.
    Суровая правда жизни, зарифмованная в этих несложных строчках, толкает к действиям, побуждает отвлечься от скуки самосозерцания.
    В соседней комнате шорох.
    Я вскидываюсь, слушая, как сердце разрывает грудь, чтобы упасть на грязный пол кухни, маленьким, вздрагивающим, окровавленным комочком.
    Ей-богу шорох. Или показалось?
    Крадусь на цыпочках к двери, спальни. На ней видны следы когтей Пифии, в миру Алки. Тонкая деревянная стружка запачкала пол. Я хочу толкнуть дверь, но отчетливый шорох за ней, заставляет цепенеть в испуге.
    Тихий скрип, тишина и опять, снова, скрип…
    Шорох, вот опять… Звук, кто-то движется в спальне…
    Я пячусь назад, на кухню, закрывая уши руками.
    (Там нет никого, во всяком случае, того, кто мог бы вызывать эти странные звуки)
    Скрип дивана и тихий шепот, вот что это такое…
    Это мертвые губы целуют мертвые губы, распухшие тела, соединяются в неземной ласке. Это два обезумевших трупа занимаются любовью на продавленном диване, рождая новую смерть.
    Я кричу, и крик глохнет в пересохшем горле, оседая невразумительным хрипом в гортани. Страх оставляет серые хлопья на моющихся обоях кухни, опадает ржавой стружкой на пол, покрывая все пространство комнаты тихим смехом. Я кричу, я кружусь в этих хлопьях, и стены вращаются, раня душу острыми гранями куба.
    Крик…
    Оглушающий крик.
    И тишина вокруг. Тишина старых обоев и осыпающейся штукатурки. Тараканы, живущие за плинтусом, носители идей, затихли в своих щелях, посматривая хитрыми глазками-бусинками, ожидая, когда можно будет наполнить кухню деловитым шуршанием. Они следят за мной.
    Мне хочется кричать, но я не могу.
    Пока не могу…
    За входной дверью шаги. Они гулом отдаются в пустоте подъезда. Они поднимаются по лестнице, все ближе и ближе.
    Мне плохо. Мне отчаянно плохо. Ситуация выходит из-под контроля, изгибается ужом, вырывается из рук.
    Шаги громче и ближе. То, что пришло ко мне, (то, что пришло за мной), стоит за дверью, изучая растрескавшуюся дерматиновую поверхность, раздумывая, что же лучше – выбить к чертовой матери гнилые доски и ворваться в квартиру сметающим ураганом, или подождать немного, чтобы страх и ужас настоялись во мне, набрали силы, горечи желчи, готовясь выплеснуться наружу, вместе с мозгами.
    Я слышу, как оно нерешительно царапает дверь останками пальцев, и забираюсь под стол, закрываю руками глаза и уши, чтобы не видеть, не слышать, пропасть, растворится без остатка, покинуть эту проклятую, неизвестно кем данную реальность.
    Стук в дверь (кто там?).
    Сначала тихий и застенчивый, словно существо, стоящее за дверью надеется на мою благоразумность (действительно, к чему усугублять и без того не очень приятную ситуацию – давай парнишка, не будем действовать друг-другу на нервы, и обойдемся без долгих уговоров, открывай-ка дверь по хорошему, а не то – ты же сам знаешь, что будет в противном случае), затем становится сильнее, настойчивее.
    (Не зли меня, сволочь…)
    Оно скребется непрошенным гостем, требуя внимания, согласно неписанным законам гостеприимства, да и к тому же (на самом-то деле!), еще неизвестно кто там за дверью.
    Я сижу под столом, вместе с остывшим собачьим трупом, и знаю, что ни за что (ни за что, слышите!!!), ни за что не выберусь из-под кухонного стола, не выйду из призрачной защиты четырех его ножек. И пусть я подохну прямо здесь, но не открою дверь.
    В спальне кто-то встает, и ударом ноги открывает дверь, ведущую в коридор. Кто-то или что-то, без разницы. Оживший Архитектор, или мертвая Тринити, уже не имеет значения. Этот мир течет не в ту сторону, приятель, и тебе не светит обрести в нем покой и равновесие.
    Босые ступни шлепают по полу, направляясь к двери, чтобы открыть замок, впустить существо.
    Клац-дон-клац.
    Скрип и тихий, противный смех!
    Я понял, я знаю - это плетется, шатаясь Морфеус, раскачиваясь в полутемном коридоре, касаясь стен, своими изломанными конечностями, сплевывая кровь, пожевывая беззубыми деснами, в предвкушении действа.
    Только хер вам! Я не буду ждать, пока мертвые руки не потянутся ко мне, и мертвые глаза не уставятся требовательно, испытующе…
    Точка выхода из этой реальности совсем близко, стоит только закрыть глаза, и собраться с духом.
    Я выскакиваю из-под стола, и бросаюсь к окну, за которым тишина, и спасительная тьма. Вскочить на подоконник, почувствовать коленями все неровности, оттолкнуться, чтобы не зацепиться, и отправиться в вечность.
    Вперед!
    (Минус один)
    Ноль…
    Я лечу в темноте, и мелкие искорки света проносятся мимо, словно следы комет.
    Теряю воспоминания, растворяясь в лучах заката, оседая мелкой пылью, уносясь волной, переходя в пенный шелест волн, крики чаек, и бормотание чертовых старух, сидящих на лавке.
    -… она интерактивна настолько, насколько этого хочешь ты. Не считая убогих желаний творца, которые как могут совпадать с твоим видением этой реальности, так и идти вразрез, это как повезет (как шесть маленьких гребаных шариков, которым необходимо выпасть в обойму, причем не просто так, а в определенном, тобой заранее установленном порядке), но мы будем исходить из того, что этот псих снизойдет к нашим просьбам, и устроит все так, как мы хотим.