Творчество поклонников

Милена

Добавлен
2006-05-03 20:09:36
Обращений
7747

© Евгений Волард "Милена"

   Кто знает, может быть, жить — это значит умереть, а умереть — жить.
    Еврипид
   
    Вместо крика голосовые связки породили одно лишь продолжительное: кхххххххх. Был момент, когда казалось, что вот-вот голос прорвётся сквозь тоненькую плёнку невидимой преграды и затопит всё окружающее пространство пронзительными нотами отчаяния. Но нет, немощное горло только сипело, словно сифон без воды.
    Уже светает. Когда она успела уснуть? И почему первым желанием при пробуждении, больше похожем на побег из зловонного замурованного склепа, было желание разорвать в клочья безмятежность раннего утра неистовым воплем?
    Молодая женщина села в кровати и скривилась от невыносимой боли, издав новое «кхххх». На теле не было живого места, ночная рубашка порвана… и вся постель в земле. Не испачкана случайным прикосновением, — изгрязнена целыми комьями чернозёма. Преодолевая слабость, без резких движений, чтобы не причинять себе лишних страданий, Милена встала и отошла к комоду. Подальше от кровати, превратившейся в грядку.
    Не сказать, чтобы она вчера так уж сильно захмелела. Надо было чокнуться со всяким «искренне соболезнующим», уважить друзей Бориса, не обидеть его родственников. Каждый подносил ей рюмку, толкал пламенно-слезливую речь, потом с энтузиазмом опрокидывал в себя алкоголь. Она вынуждена была в этом участвовать, дабы не прослыть бессердечной сукой. Через раз ей удавалось, едва пригубив, избавляться от водки, но и пить всё же приходилось. Где-то около одиннадцати выпроводила гостей, выслушав напоследок десяток сдобренных перегаром заверений, что Борьке очень повезло с такой женой. Всем кивнула, всем улыбнулась.
    В том, что она помнила не было ни малейшей предпосылки к её кошмарному пробуждению. Милена проковыляла в ванную, избавилась от ночнушки, годящейся теперь разве что в половые тряпки, с некоторой опаской посмотрела в зеркало. Ничего особенно страшного не увидела. Чувствовала она себя много хуже, чем выглядела. Вполне объяснимая помятость, припухшие глаза, бледная кожа… и две параллельные царапины на правой груди. От подмышки почти до самого соска. Синевато-багровые, обещающие в ближайшем будущем великолепную радугу цветов, царапины были абсолютным нонсенсом. Откуда?!
    Милена недоумённо пожала плечами, включила душ. Прежде чем шагнуть под горячие струи расплела косу. Первые несколько секунд в слив стекала почти чёрная вода.
    Неужели её вчера всё-таки развезло? Милена попыталась восстановить ход событий. Последним уходил Пережогин, коллега Бориса и лучший друг, такой же электромонтажник. Это было в четверть двенадцатого. Она хорошо помнила, поскольку Славик заколебал её своими извинениями, просил ещё минутку после чего божился оставить в покое, плакался о несправедливости этой грёбаной жизни, обещал, что он и остальные товарищи Бориса всегда готовы помочь и снова каялся, что так поздно задержался. Пьяная размазня.
    Милена скривилась, вспомнив прилипшие к его жиденькой бородёнке кусочки квашеной капусты. Методично подставляя под резкий напор воды разные участки тела, она чувствовала как приходит расслабление и тупеет мышечная боль.
    Среди ночи она затеяла было приборку. Сколь ни просила гостей курить прямо в доме или на веранде, всё одно нашлись особо заботливые — я не хочу, чтобы вы дышали этой отравой, — которые выходили подымить во двор и возвращались к столу в грязных ботах. Натаскали в гостиную целую лужайку. Скоро она поняла, что ни в полчаса ни в час ей не управиться, только развезёт кашу, поэтому плюнула на затоптанные полы и пошла спать. И без того это был самый трудный день в её жизни.
    Милена дёрнулась, когда провела мыльной губкой по ягодицам. В пол-оборота смогла разглядеть начинающиеся на пояснице и спускающиеся вниз всё те же две царапины, по ощущениям более глубокие, чем на груди. Проклятье, обо что можно так разрисоваться?
    Так, о чём, бишь, она? Спровадив Пережогина, какое-то время простояла в прихожей, тупо разглядывая гравюру Есенина. Молодой поэт глубокомысленно демонстрировал свой профиль на фоне неизбежных берёзок. «Мне грустно на тебя смотреть, Какая боль, какая жалость!» В памяти всплывали отдельные строчки, маячили странные образы, бессвязные мысли без начала и конца о неопределённых, ничего не значащих вещах.
    Потом бросила уборку так её толком и не начав. Ведро с тряпкой остались в коридоре. Её пошатывало, но скорее оттого, что она немного расслабилась в одиночестве, нежели вследствие неспособности совладать с опьянением. Ах да, она ещё собиралась приготовить на утро спецовку Бориса, но спохватилась, что в том больше нет необходимости. То же самое случилось третьего дня — привычка. Стало невыносимо тоскливо.
    Пора завязывать с водными процедурами. Под душем она может проторчать хоть целый час, она себя знает… Ступать на ковролин приятнее, чем на холодную плитку. Перед глазами живо возник тот день, когда она впервые, как говорят в рекламе, почувствовала разницу, увидела счастливое лицо Бориса, улыбающееся её беззвучному смеху. Он подпортил пасторальную картину семейной гармонии, начав описывать, какой ковролин уникальный материал, как он здорово не пропускает влагу, не гниёт и ещё чего-то там не менее потрясающее. Но всё равно день был памятный. Они обживались в выделенном Управлением молодому специалисту коттедже и каждая покрашенная стенка, каждый рулон поклеенных обоев становились событием.
    Она протёрла запотевшее зеркало. Тоже знаковый предмет интерьера. Однажды они занимались перед ним сексом. Борис был сзади, хотел, чтобы она видела его лицо в отражении, постоянно просил: «Смотри на меня! Смотри!» Ей не понравилось, он был слишком груб, походил на животное. Никаких чувств, одна похоть и желание совокупления. Порой всплывало в нём что-то такое… тёмное.
    Глядя в зеркало через плечо, Милена осмотрела спину. Помимо уже обнаруженных царапин на груди и ягодице, точно такие же она нашла чуть ниже лопаток. Опять две и опять параллельные, немного короче. Да что ж это такое?! Где-то в доме есть два пренеприятных гвоздика. Ей представилось, как она, словно медведь об осину, чешется о стену с опасной начинкой, располосовывая себя парными отметинами. Смешно не было, но она усмехнулась. Так… вопреки.
    Что-то побаливал живот и ниже, как будто она накануне… да нет, ерунда. Теперь не с кем. Просто мутит. Цикл у неё не отличается регулярностью, вполне может начаться сегодня, а может и задержаться на недельку.
    Она ограничилась перекисью и зелёнкой. Обклеивать себя лейкопластырем не хотелось. Конечно, это было бы правильнее в смысле предотвращения попадания инфекции, но его же потом надо будет отдирать. Мало ей мук с эпиляцией… да и суше так, без ничего. Днём повторит обработку и всё.
    Захотелось в туалет. Чёрт, почему не пятью минутами раньше? Мочиться под душем почти так же приятно, как пукать в ванне.
    Ей пришло в голову, что унитаз и абсолютная нагота несовместимы. Следуя странной логике, облачилась в халат. Ну вот, теперь всё правильно, есть что задирать.
    Процесс получился болезненным, видимо, сказывалось обезвоживание после алкоголя. Уже протянув руку к ручке сливного бачка, Милена заметила в жёлтой лужице какие-то чужёродные мелкие крапинки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся частичками земли. Вопрос на засыпку: были ли они и раньше в унитазе или появились только что? Определённо были, просто она не обратила внимания, в противном случае… противный случай даже представить противно.
    Внезапно Милена вспомнила, как вчера, уже в ночной рубашке она за каким-то лядом подалась на крыльцо. Ага, вот картинка и сложилась: её и верно развезло (спасибо, Господи, не перед гостями), она вышла освежиться, оступилась и упала в грязь, за что-то зацепившись, изодрала ночнушку, оцарапалась, потом на автопилоте добралась до спальни. Трудно было представить себя в образе недееспособной алкоголички, но приходилось считаться с фактами… Однажды в детдоме они с девчонками напились вином. Ничего-ничего, а потом бабах и аут. Утром узнали про себя много нового. Что-то подобное произошло и в этот раз…
    Входную дверь Милена обнаружила открытой, то-то ей казалось, что в доме прохладно. Никаких гвоздиков на крыльце не отыскала, зато нашла на ступеньках плащ, которому почему-то не виселось на вешалке.
    Низкие свинцовые облака не предвещали хорошей погоды. Опять с неба лить будет. Хоть бы грохотало, что ли, а то тягомотина какая-то английская, как будто даже липкая.
    Первым делом Милена решила покопаться на огороде. Пока снова не зарядил дождик, да и нужнее это, и приятнее. С детства у неё эта тяга к земле. В детдоме отвечала за посадки; такого урожая огурцов, как у неё в тенёчке у забора, воспитатели даже на своих солнечных дачах никогда не видывали.
    Посеяла астры и редиску, они неприхотливые, можно не беспокоиться, а вот насчёт рассады помидор она некоторое время сомневалась. Критически осмотрела тепличку и пошла домой за ящиками с саженцами — не пропадут. Вот для баклажан и перца действительно ещё рановато.
    …Масштабы предстоящей уборки она явно недооценила. С одной только посудой провозилась около двух часов, не считая похода на другой край села, чтобы вернуть подруге позаимствованный сервиз (на самом деле, чтобы немного развеяться). После короткого чаепития, во время которого неутомимая болтушка Ленка не знала что сказать, Милена вернулась домой, где её ожидала самая нудная и самая тяжёлая часть работы (лучше бы ещё пару грядок вскопать).
    Дабы не лазить меж ножек столов и стульев (кстати, надо не забыть отнести четыре стула свекрови), Милена перенесла всю мебель в прихожую. Когда гостиная и кухня были отдраены, она перетащила всё обратно, после чего занялась уже самой прихожей. Здесь грязи оказалось особенно много, Милена была вынуждена предварительно пройтись по линолеуму совком и только затем взялась за тряпку. В маленькой комнатке, которую они с Борисом планировали в будущем сделать детской — пока обживались, пользовались ей как кладовой, — убираться почти не пришлось. Для порядка переложила несколько вещей, протёрла кое-где пыль. Теперь её целью была спальня.
    Что-то необъяснимо коробило, когда она собирала с кровати грязное постельное бельё. Какое-то странное отвращение к самой себе. Как она могла спать на этом? Внутренний голос — единственный, которым она обладала, — не преминул саркастически высказаться относительно её чистоплотности и сравнение со свиньёй было ещё не самым грубым. Раньше бы никогда… Теперь она одна, может, в этом причина. В горле щипнуло, но Милена вовремя одёрнулась и удержала слёзы. В них нет ни смысла ни пользы, это она усвоила едва ли не раньше, чем научилась читать.
    Отчётливые следы на паркете в спальной подтвердили её прежнюю догадку: прохлаждаясь на улице, она умудрилась качественно извозиться в раскисшей после дождей земле. Возвращалась уж точно в невменяемом состоянии, раз чуть не сорвала шторы (те болтались на нескольких последних петельках) и разбила бокал с тумбочки у кровати.

Оценка: 0.00 / 0