Творчество поклонников

Милена

Добавлен
2006-05-03 20:09:36
Обращений
7748

© Евгений Волард "Милена"

    Вроде бы других разрушений не было.
    Закончив со спальней, она принялась за стирку. И только по завершении её через три с половиной часа вспомнила, что с утра, кроме слабенького чая с пряником у подруги, ничего не ела. Хмель давно выветрился, но вкус во рту был противный, никак не проходило мерзкое ощущение гнилостного запаха. Если про еду Милена забыла, то выпила она сегодня уже несколько литров, дважды чистила зубы. Как бы не парадантит, думала она.
    Без аппетита перекусила салатиком. В кухне на глаза попался зацепившийся за батарею бумажный цветок. Ну да, здесь же стояли венки… На холодильнике, за хлебницей, нашла пачку любимых сигарет Бориса — вечно он разбросает по всему дому своих верблюдов, а потом жалуется, что курить нечего, — но не смогла придумать, что с ней делать, и положила обратно.
    Прошлась по дому, открывая занавешенные зеркала. Для чего их надо было скрывать? Свекровь заставила, только до ванны и не добралась. Верит во всякие такие приметы, напичкана ими под завязку. Сосчитай цветы, чтобы везде чётно было (а сама-то потом по одному цветку из каждого букета вынула!), проследи, чтоб в доме не было животных (знала ведь прекрасно, что кошку они только собирались завести), иконки выстави (сто раз ей было сказано, что нет в доме икон, что ж сама не принесла, раз так надо? как будто наоборот не желала их видеть)… Но как же она всполошилась, когда Бориса вперёд ногами понесли! Так положено с покойниками (Бог один ведает почему), но ей вдруг втемяшилось, что всё должно быть наоборот. «Головой несите, головой!» — кричала, пока мужики не развернулись. А им-то что? Лишь бы поскорее с кладбища к поминальному столу вернуться, и так до четырёх автобус прождали… Зачем-то земли с могилки в холщёвый мешочек набрала…
    Милена пожалела, что со всем управилась. И куда так спешила? Ей нужна была цель, заботы, усталость. Посмотрела новости по первому каналу, узнала об очередном русском малыше, погибшем в американской семье, переключила на ТВ-3 на фильм со стрельбой и погонями, но через пару минут выключила телевизор. Дом погрузился в тишину. Только шипение вновь моросившего дождика проникало извне.
    Когда хоронили, с неба как из ведра полило. Бабки кивали друг дружке, мол, ангелы по Борису плачут. Дуры старые…
    И в тот день тоже был дождь. Ангелов не было. Кто-то из патронов Бориса скажет потом, что её муж грубо нарушил технику безопасности, но, говоря эти слова, сам начальник будет выглядеть виноватым. И как не выглядеть, если ежедневно закрывал глаза на то как нарушалась та самая безопасность. Борис рассказывал, как их постоянно подгоняли, как он с утра до вечера, будто аист, торчит на своих столбах, только бы успеть к намечающемуся в майские праздники визиту губернатора области протянуть выделенную линию Интернета в село. Выше электролиний тянули, чтобы уберечься от охотников за цветным металлом… До чего-то не того он там дотронулся, что-то на себе замкнул. Долгих четыре с половиной минуты без толку вокруг бегали, пока не остановили машину с пиломатериалом и не сшибли наземь горбылём… Как говорил Славик Пережогин, если бы не дождь, всё обошлось бы. Бориса, конечно, тряхнуло б, но даже не обжёгся бы. А так…
    В больнице ей показали обуглившегося человека и сказали, что это её муж. Кусок пережаренного мяса с двумя искорёженными руками-корягами, жадно тянущимися вверх. Тем же вечером левую руку, плоть на которой буквально расплавилась (в ней он держал какой-то инструмент), Борису ампутировали. На нём сгорели все волосы, один глаз заволокло бельмом, как будто под веко засунули варёное яйцо, там, где тело не было прикрыто марлевыми повязками, виднелись отслаивающиеся струпья кожи. Он был в сознании и плакал. Трубка в горле не позволяла говорить, но единственный живой глаз кричал о невыносимых мучениях. Рядом с кроватью сидела мать Бориса. Окаменевшее лицо, прямая спина, застывшие руки на коленях.
    — Ты не очень-то торопилась, — зло сказала она. — Я здесь больше часа. Были дела поважнее?
    Во взгляде Бориса была просьба. Мать повиновалась сыну и больше не упрекала невестку. Он знал, что умирает. Это знали все. Только поэтому врачи разрешили посещение реанимационной палаты. Попрощаться.
    Дотрагиваться было нельзя, сказать ему Милена ничего не могла. Её прощание состояло из одного немигающего взора. Борис о чём-то беспокоился. Он как будто бы хотел что-то произнести, но мог только мычать и плакать… плакать, плакать. У неё самой слёзы появились лишь когда их со свекровью попросили покинуть палату. Больше живого Бориса она не видела. Ночью после операции в его состоянии наступило ухудшение, под утро он умер. Ничего нельзя было сделать.
    В приёмной, где они просидели до самого конца, Милена с матерью Бориса не обменялась ни единым словом. Они так и не стали родными друг другу. Даже когда им объявили о кончине Бориса они не обнялись, не позабыли неприязнь под тяжестью обрушившегося горя, ещё более чужие, чем когда бы то ни было…
    Милена незаметно задремала в кресле перед телевизором, привычно подвернув под себя ногу. Она слышала, как утих дождь (хоть бы насовсем, агрономы ругаются), как где-то недалеко взревел и перешёл на глухое ворчание заведённый трактор (Плетнёв калымить поехал), слышала длинный залихватский свист (Женька Кудрин голубей гоняет) и потом перестала слышать извне.
    Краткое видение, внушенное счастливым воспоминанием, заставило её улыбнуться.
    Борис спрашивает: «Как сильно ты меня любишь?». Глаз оторвать не могу, — пишет она на листочке своего блокнотика. Он, как будто желая удостовериться, обходит кресло вокруг. Принимая игру, она поворачивает за ним голову до тех пор, пока не хрустит шейный позвонок. Они смеются до колик… С того раза стоит ему произнести: «Дорогая, хрустни-ка, как ты меня любишь», — и она больше не может на него сердиться.
    На смену ярким образам пришли мысли, всплывающие и тонущие в подсознании по своей прихоти:
    За весь день никого. Точно отверженная. Люди не знают, как себя вести… Зачем мне одной такой большой коттедж? Все удобства, кроме счастья… Пока на краю села, но стройка идёт. В следующем году крайними будут уже Волобуевы… Молодой специалист. Стоматолог. Активно развивающемуся селу нужны врачи… Надо было на кладбище сходить. Зачем? Положено. Условности. Там, под землёй, только изуродованная оболочка… Когда при мне начнут смеяться без опаски оскорбить?.. И завтра отгул. Никуда идти не надо… Душа Бориса теперь в моём сердце. Навсегда. Фотографии значат гораздо больше, чем огороженный кусок земли… Если срочный случай, за мной пришлют из поликлиники. Зубная боль не признаёт корректности… Господи, пошли кому-нибудь абсцесс… Надо жить…
    Милена перестала быть мыслящим существом. Провалилась в бездонную пропасть без снов, взяла паузу в бытии.
    …Она охнула, и этот звук был не громче лопающихся пузырьков газировки. Окхххх. Подвёрнутая нога пребывала в разворошённом муравейнике.
    Борис молча улыбался, наблюдая за её тщетными попытками вернуть ноге чувствительность. Нет чтоб подойти, нежно помассировать, стоит, как истукан…
    Кхххх.
    Боря?! Невозможно… Ты же… БОРИС!!!
    Она ведь проснулась? Нога не может так болеть во сне. И всё же…
    Милену охватило смешанное чувство надежды и ужаса. Вопреки логике разум был готов к любым объяснениям. В больнице что-то напутали… последние дни ей только пригрезились… ничего не было…
    Безмолвная фигура тяжело шагнула вперёд. Комната освещалась эфемерным лунным светом, но и его хватило, чтобы понять, что человек не улыбается, как ей показалось сначала. В гробу Борису приходилось постоянно поправлять верхнюю губу, чтобы закрыть зубы. Теперь это делать было некому. Пустой рукав левой руки безвольно качнулся при движении, словно отощавший до крайней степени питон. Правая рука с четырьмя скрюченными пальцами тянулась к ней, неуклюже барахтающейся в кресле: проклятая нога отказывалась повиноваться.
    Заслонявшая луну туча, поплыла дальше. Милена издала новый вопль, неслышный даже в соседней комнате: «Ахххх!» Это действительно был Борис, вернувшийся из могилы. Восставший. Его голый череп покрывала сплошная короста, на лице блестело бельмо сварившегося глаза, обнаженные зубы облизывал сухой язык. Борис придвинулся вплотную, Милену обдало зловонием гниения и подгоревшего жаркого. Протянутая рука коснулась её волос.
    Теперь стало видно, что безымянный палец прижат к ладони (смутно помнилось, что кто-то из мужчин хотел его разогнуть, чтобы надёжнее закрепить свечку, но потерпел фиаско), большой — сломан и неестественно вывернут в обратную сторону, мизинца почему-то нет и только указательный со средним…
    Кхххх.
    Указательный и средний пальцы. Параллельные царапины.
    На груди. На ягодице. Под лопаткой.
    Она не падала в грязь и не рвала ночную рубашку о неведомые гвоздики. Накинула плащ поверх ночнушки и вышла на крыльцо, потому что показалось будто кто-то открыл калитку и вошёл во двор. Думала, что вернулся кто-нибудь из гостей (только бы не Пережогин). Может, забыл что… Внезапно безжалостная рука обхватила её сзади за шею, она увидела звёзды и потеряла сознание.
    Милена знала, что случилось потом. Земля в моче и тягучее ощущение внизу живота, словно накануне занималась сексом, не оставляли места для сомнений. И сегодня он пришёл за тем же.
    Милена лягнула Бориса в живот. Метила в пах, но промахнулась. В трупе булькнуло… и всё, больше никакой реакции. Увечная рука покойника схватила Милену за косу, стянула её с кресла. Жестокая сила протащила извивающуюся женщину по ковру гостиной, выволокла в коридор. Милена цеплялась за всё до чего дотягивалась, но Борис едва ли замечал её противоборство.
    Она не могла обратиться к нему с мольбой, потому что была безгласной с детства, зато могла просить Господа об избавлении от жестокой участи быть изнасилованной зомби… или хотя бы об обмороке. Всевышний не услышал ни одной из просьб атеистки.
    Секунда неуверенного облегчения, когда Борис проволок её мимо спальни, сменилась взрывом отчаяния. Всё будет ещё хуже, чем возможно вообразить, если вообще возможно вообразить вернувшегося с того света сексуально озабоченного супруга. Он тащил её в ванную комнату.
    Милена визжала — Игхххххххххх, — не нарушая и толики ночной тишины.
    Порожек ванной ободрал ей кожу на локте, но эта боль ничего не значила перед неумолимо надвигающимся кошмаром. Схватилась за косяки, как утопленник хватается за соломинку. Пусть лучше кости вывернутся из суставов, чем она уступит ещё хоть одну пядь. Борис приподнял её за косу и Милена рефлекторно упёрлась рукой в пол, чтобы хоть немного уменьшить вес собственного тела и не быть оскальпированной. Тут же последовал рывок и в следующее мгновение её щека врезалась в ковролин.

Оценка: 0.00 / 0