Творчество поклонников

Милена

Добавлен
2006-05-03 20:09:36
Обращений
7746

© Евгений Волард "Милена"

   
    Милене как будто бы трудно было сосредоточиться на чём-то одном или хотя бы придумать, что она напишет свекрови… Проклятье! Блокнотик остался на телевизоре.
    Она постучалась. Так же торопливо как убегала из дома — только бы не раздумать.
    — Кто там? — почти сразу послышалось из-за двери. — Кто там, спрашиваю?
    И ведь не откроет, пока не ответишь. Милена развела руками и снова постучала.
    — Кто? — в голосе пожилой женщины прозвучали сердитые нотки, которые вдруг сменились удивлением: — Ты?!
    Щёлкнул замок, на пороге появилась свекровь. Невысокая и сухонькая, она всегда казалась Милене злой великаншей.
    — Как тебе удалось сюда притащиться?
    Теперь обе собеседницы были удивлены одинаково. Милена подумала, что четыре стула не такая уж тяжкая ноша, чтобы сломать себе спину. Она показала жестами, что ей не на чем писать, попросила бумагу с ручкой.
    Свекровь поняла пантомиму, но ещё какое-то время глазела на невестку, как на восьмое чудо света (Синяки! — спохватилась Милена), потом захлопнула дверь и через минуту снова возникла на пороге с листком бумаги в клеточку и простым карандашом.
    Ближайшая пара стульев сгодилась на роль письменного столика. Милена помедлила, собираясь с мыслями, и написала:
    Варвара Михайловна, мне нужна ваша помощь. Пожалуйста! Это касается Бориса.
    Свекровь прочитала, нахмурилась.
    — Ну?
    Милена торопливо застрочила, стараясь в максимально коротких предложениях передать страшную суть:
    Он приходит. Ночью. Не во сне. Не живой. Наси…
    После недописанного, густо зачёрканного слова, она с некоторым колебанием добавила:
    Я не сумасшедшая.
    — Уходи, — сухо сказала свекровь.
    На её суровом лице прорезались новые морщины, делая его ещё более холодным и властным, глаза потемнели, как лужи в преддверии шквального ветра.
    Милена не понимала своего состояния. Перед этой женщиной она чувствовала себя маленькой девочкой, ещё не заместившей немоту сильным характером. Свекровь обладала неведомой властью над людьми, была единственным человеком, способным поверить в немыслимое. Ведь она поверила, да, Милена чувствовала это так же остро как параллельные рубцы на своём теле. Но помогать отказывается. Всё их непреходящая размолвка… Милена была готова валяться в ногах, заклинать о заступничестве, забывая гордость и самоуважение.
    — Уходи!
    Карандаш дрожал в пальцах, как хвостик продрогшей дворняжки.
    Прошу, помогите! Тот, кто приходит, отнимает у меня Бориса.
    Свекровь неохотно прочла. Казалось, она вот-вот спрячется за дверью и это будет конец, но что-то в ней изменилось, проглянуло, будто лучик сквозь пасмурное небо. Она как-то по-новому взглянула на Милену, словно только что рассмотрела подслеповатыми глазами синяки и ссадины на лице молодой вдовы. Это было похоже на жалость… которой хватило на одну фразу.
    — На девятый день его стремление иссякнет.
    Милена ещё долго стояла на пороге чужого дома перед закрытой дверью. Принесённые стулья так и остались невостребованными, свекровь едва обратила на них внимание. Становилось холодно, но Милену согревал жар лихорадки. Некуда было идти, негде спрятаться, никто не даст ей пристанища. Стылое одиночество на улицах ночного села и щемящая безнадёга в сердце — всё, что у неё осталось от прежней жизни.
    Какой же дурой ты предстала перед Варварой Михайловной! — возопил внутренний голос, когда Милена опустилась на скамью пустой автобусной остановки. — Помогите, он приходит! Полоумная!!!
    Но больше не к кому было пойти.
    Она тебя даже войти не пригласила, оставила сопли морозить.
    Слегка прохладно…
    У тебя прокладка к пизде пристыла.
    Я не люблю, когда… И вообще у меня тампон.
    Ага, типа пальчиком. Поприсидай — прикольно!
    Заткнись!
    Варвара Михайловна тоже пальчики любит…
    Заткнись, не хочу слушать!
    Милена оставила «ракушку» остановки. Когда двигалась голос был не таким приставучим. Поёжилась. И правда похолодало. Не помёрзло бы ничего на огороде. Не должно. Редиска с астрами под целлофаном. Она тепличку на ночь прикрыла? Вроде бы. Борис очень любит помидоры. «Дамские пальчики» хороши на засолку…
    Милена остановилась, как вкопанная, посреди площади у магазина. Чувство, что она готова поймать нечто доселе неуловимое, принудило её застыть на месте. Она словно разговаривала по мобильному телефону и нашла наилучшую точку приёма сигнала, — шаг в любом направлении и связь прервётся.
    Свекровь и пальчики.
    Ночные бдения перед похоронами были немноголюдными: баба Дуся, Пережогин, свекровь и она сама. Старушка с парнем скоро заснули — присутствуют и ладно. Варвара Михайловна с Миленой сидели по разные стороны гроба. Скорбящие и остро ощущающие друг друга… и что-то ещё. Потом. Потом что-то ещё…
    «Сигнал» захлебнулся в урагане помех. Остался только «белый шум».
    Милена растеряно огляделась, будто из-за сорвавшегося «звонка» абонент не успел сообщить ей, в каком направлении дальше двигаться. Повертевшись на месте, сошла с площади. Снова осмотрелась, как делает человек, отыскивая среди десятка одинаковых домов единственный нужный ему.
    Колонка, сточная канава, за ней тополиный ряд.
    Не очень понимая, что она творит, Милена сняла куртку, оставшись в одной хлопчатобумажной футболке без рукавов. Встала на колено у кювета, зачерпнула грязной жижи с самой глубины — Что с этим делать? — и вымазала грудь. Дыхание зашлось от пробирающего до костей холода.
    Пересекавший магазинную площадь старичок направился было к ней, но вдруг резко изменил направление и торопливо засеменил восвояси, непрестанно оглядываясь и бормоча что-то похожее на «Чур меня! Чур меня!».
    Всё-таки я сумасшедшая, подумала Милена, покрывая жидкой грязью плечи, руки и живот. Как смогла, вымарала спину. Сторонним наблюдателем она лицезрела грязевую процедуру… и познавала сиюминутное оздоровление. Воспоминания становились всё отчётливее, так проступают контуры ландшафта на рассвете.
    Чёрная, точно кочегар после двойной смены, Милена улеглась на пятачок сырой травы подле колонки. Для чего-то так было надо. Для свекрови и сыновних пальчиков. Небосвод украшал ковш Большой Медведицы, кажется, готовый зачерпнуть её с Земли и вознести в вечную ночь Вселенной…
    Ночные бдения.
    Если правильно мысленно соединить линиями звёзды, на небе можно нарисовать любую картину, говорила их учительница ИЗО. Вот как этот гроб, в который превратился ковш. А вот из этих звёзд получаются люди по обеим сторонам от гроба, а это — покойник. Нужно только правильно соединять.
    Здесь соединяется, что мужчине тридцати лет снится погибший друг, старушка похрапывает в необоримом забытье. Молодая женщина вырисовывается немой, пожилая — с затаённым обещанием в сердце.
    В её руке появляются… да… ножницы. Ногти, волосы — память. Сложно не плакать. Щепка от гроба — зачем? Не твоё дело, забудь. Принеси воды. На кухню, обратно. Полный стакан. Что вы сделали?! Вот так ничего не видно. Но… Забудь! Действительно, незаметно. Ты забыла? О чём?..
    Милена легко вскочила на ноги и решительно зашагала обратно. Они со свекровью не договорили о самом важном. О зачёркнутом слове.
    Стулья по-прежнему стояли под дверью. На этот раз она стучалась не костяшками пальцев, — колотила крепко сжатым кулаком.
    — Чего тебе ещё?
    Милена пробарабанила ответ двумя руками. Изо всех сил толкнула приоткрывшуюся дверь и устремилась внутрь. Её обдало жарким дурманом курений, чем-то напоминающим запах тушёной зелени. В желудке протяжно застонало. Как же давно она ничего не ела. Позади суматошилась изрыгающая угрозы свекровь.
    Милена остановилась на пороге большой залы, повернулась и показала свекрови мизинчик, выразительно шевельнув им, словно приглашая помириться.
    — Ты не должна этого помнить!..
    Варвара Михайловна осеклась, отступила на шаг. Тень испуга скользнула по её лицу.
    — Левша… Да ты из ведающих… Очистилась землёй.
    Милена пожала плечами, что с того, что левша? Она не знала, вернее, не понимала, что сделала у колонки, но догадывалась, что сделала свекровь у гроба.
    Двустворчатые двери распахнулись от лёгкого толчка. Милена вошла в комнату. Добрая дюжина ароматических палочек, воткнутых в одинаковые горшочки с песком, истекала тонкими завитками дыма, который медленно поднимался, застилая потолок трепещущим покрывалом, похожим на туман на болоте. Посреди залы, вопреки всяким представлениям об экономичном использовании пространства, находился раздвижной стол. Тут и там по стенам были развешаны пучки сушёных трав и листьев, в углу стоял открытый короб с чем-то напоминающим мелко раздробленный уголь, пол был покрыт почти что лесным дёрном: здесь был и песок, и подгнившая прошлогодняя растительность, и сухие ветки.
    Свекровь забежала вперёд, загораживая Милене проход.
    — Я позаботилась о тебе… Ты сама виновата в своих страданиях. Забвение — лучшее лекарство, панацея. Тебе ничего не надо было делать — я всё взяла на себя…
    Говоря это, она быстро зажгла четыре чёрные свечи и на ощупь расставила их по углам стола. Ни на секунду не отрывала взгляда от лица невестки и Милена, поддаваясь необыкновенному притяжению, могла смотреть только ей в глаза, не видя больше ничего.
    — О чём не знаешь, того не было, — словно оправдываясь, продолжала пожилая женщина. Слова лились из неё нескончаемым мягким потоком, проникая прямиком в подсознание, завораживая и одурманивая. — Чего не было, то не болит. Память, как вода, бежит сквозь время. Коль нет запруд, нет и терзаний. Мука мученическая хранить ту воду, не ровен час утонешь, милая. Пущай истечёт, отпусти её. Сама себе хуже делаешь…
    Не замечая того, Милена стала соглашаться, сожалея о своём неразумном поведении. Она одна во всём виновата. Запаниковала, дурочка.
    Варвара Михайловна одним неприметным движением сдёрнула со стола широкую салфетку, скрывавшую нечто объёмное. Не теряя визуального контакта с Миленой, нашла за спиной ещё одну свечу. Зажечь её на ощупь оказалось труднее, но она управилась.
    — Ты присядь, милая, присядь. В ногах правды нет. Устала, бедненькая, намаялась. Отдохни чуток, а то и вовсе прикорни. Диванчик у меня мягонький, спится на нём сладко, сны видятся счастливые…
    И снова загипнотизированная ровным ласковым речитативом, Милена повиновалась. Ей необходимо хоть на минутку расслабиться, вытянуть ноги. Спина занемела от бесконечной генеральной уборки. А диван и правда удобный, тёплый и нежный. Как она его сразу не приметила? Домой бы такой.
    Борис не любит, когда она днём спит. А ей после детдома отучиться сложно.

Оценка: 0.00 / 0