Творчество поклонников

Милена

Добавлен
2006-05-03 20:09:36
Обращений
7744

© Евгений Волард "Милена"

    Шутка ли, столько лет привыкать к тихому часу!
    Ну вот, застал её прилегшей. Сейчас подкалывать начнёт, лежебокой обзывать станет. Борис улыбнулся. Обошёл стол с дальней стороны, чтобы не толкаться с матерью.
    Ты меня сильно любишь?
    Глаз оторвать не могу.
    Правда?
    Маленькими шажками он продвигался к окну и Милене всё неудобнее и неудобнее было держать его в поле зрения, но она не сдавалась, ожидая, что вот-вот щёлкнут шейные позвонки и они расхохочутся. Пришлось скосить глаза влево…
    Больно лежать на колющихся ветках. Милена встала, избегая прямо смотреть на свекровь. Похожая на долго убаюкиваемого ребёнка, который из вредности вдруг продрал глаза, она смотрела на окружающее без чувств и эмоций.
    — Что, отвела морок? Поздно спохватилась! — воркование голубки превратилось в шипение змеи.
    С трудом фокусируя зрение, Милена увидела на столе земляную фигурку, размером с пенал для карандашей, по контуру обсыпанную солью. Этакий пряничный человечек в сахарной пудре. Из тела человечка виднелись мелко нарезанные ногти, торчали волосы. Где-то здесь же должна была быть и щепка от гроба. На груди фигурки горела свеча в форме пиалы. Фитилём был мизинец.
    Теперь, когда Милена вспомнила, возникало парадоксальное желание снова вернуться к неведению о том, что свекровь во время ночных бдений ножницами отрезала Борису палец.
    Она испуганно вздрогнула. По дому прокатилась волна вибрации от могучего удара во входную дверь.
    — Год прожили, а ты ему дитя не подарила. Говорила я, не бери убогонькую, безродную, найдём среди сельских девок краше этой городской пигалицы. Заартачился. А на смертном-то одре, пока трубку не вставили, всё об одном и том же плакался: словно и не жил, ничего после себя не оставил…
    В сенях скрипнули доски под тяжёлыми шагами гостя. Едко пахнуло смесью тлена и палёного.
    — И я поклялась умирающему сыну… До девятого дня, пока душа…
    Свекровь схватилась за грудь и судорожно вздохнула.
    — Я поклялась, что у него будет наследник… Чего бы это мне ни стоило… Дорого стоит… Тяжко, ох, тяжко…
    Переваливаясь из стороны в сторону, в комнату ступил Борис. И сразу в большой зале стало тесно. Из бельмастого глаза непрерывно сочилась белая слизь, второй глаз, выпученный, как у птицы, был лишён всякого выражения. На щеках стали заметны признаки разложения… и щетина.
    Варвара Михайловна поправила верхнюю губу сына, но та снова задралась, обнажая жуткий оскал. Словно издыхающая от обезвоживания улитка, по зубам медленно прополз растрескавшийся чёрный язык.
    — Ты думала, он каждый раз обратно зарывается? — одной рукой свекровь держалась за сердце, другой расстёгивала Борису брюки. — Хлопот не оберёшься… Пальчик, вон, себе совсем из сустава выхватил, когда выкарабкивался… Нет уж, пусть лучше в сарайчике квартирует… Пока свечки не зажжёшь, спит себе… На девятый день сам уйдёт, там уж жги не жги…
    Свекровь задыхалась, говорить ей становилось всё труднее.
    Милена отступила к окну. Наведённый морок слабел, освобождая разум.
    — Не разобьёшь, даже не пытайся… такие же, как у вас стёкла, иностранные. Борька прошлым летом ставил… Чем это ты ему грудь давеча изнахратила? Истыканный весь вернулся, как сыр этот, как его… Или не ты?.. Ты, больше некому… Другой на него не глянет и рядом прошедши… До петухов, конечно. Днём-то всё иначе…
    Милена озиралась как затравленный зверёк. Единственный выход из комнаты преграждали мертвец и его чокнутая мамаша. Стеклопакет и правда не разбить, по крайней мере быстро, да и слабость в теле не оставляла ей на это шансов. Она всё-таки несколько раз ударила по пластиковому стеклу, от безысходности, — тщетно. Сообразив, что из темноты её должно быть хорошо видно, стала размахивать перед окном руками, надеясь привлечь внимание случайного прохожего: «Агхххх!».
    — Маячь сколько душе угодно… На мой дом люди не смотрят…
    Что бы ни курилось в глиняных горшочках с песком, это отравляло Милену. Потолок казался то слишком низким, того и гляди придётся опускаться на корточки, то слишком высоким, и тогда голос свекрови обзаводился эхом, как в пустом храме. Из носа потекла тёплая струйка.
    — Кровью ты от него не отгородишься… Это только против живых, одержимых тобою… Ишь, ведающая, за все средства хватаешься… Всё у вас сладится… Чем смирнее ты будешь, тем скорее… Хочешь, грибочек дам, так даже и понравится…
    Варваре Михайловне было плохо. Пошатываясь она подошла к столу и воткнула в центр земляного человечка светлый кусочек дерева.
    Щепка от гроба, поняла Милена. Она посмотрела на покойника, стараниями свекрови обнажённого ниже пояса (пиджак та с него тоже сняла). Его член набухал и постепенно вздымался. Раньше Борис не был настолько крупным, подумала Милена. Никогда ещё мысль не причиняла ей такой боли. Думать об этом существе как о Борисе невыносимо.
    На щепку свекровь аккуратно насадила детскую куклу из тех дешёвок, которые не прельщают даже самых маленьких девочек. На поясе некрасивой игрушки были застёгнуты женские часики без цифры двенадцать. Милена ощупала запястье левой руки. И не заметила, когда потеряла. Видно, той же ночью, у гроба… Ещё не всё забытое по наговору свекрови вернулось к ней. Она вспомнила, как мать Бориса не давала догореть до конца ни одной церковной свечке, как остригала покойному ногти и волосы, но не как снимала с неё часы.
    Зомби, доселе недвижно стоявший, подобно манекену из магазина одежды, встрепенулся и неуклюже направился к Милене, влекомый первобытным инстинктом.
    Пустой рукав его рубашки задел одну из четырёх чёрных свечей. Свекровь невольно предостерегающе вскрикнула и Милена вдруг осознала, что ничего сегодня с ней больше не случиться. И всё потому, что её здесь не должно было быть. Она не должна была даже знать об этой комнате.
    Без страха посмотрела в глаза свекрови. И в её взгляде светилось знание.
    Самым трудным было просто шагнуть к столу. Ноги дрожали как у десятиминутного телёнка.
    — Убийца! — выкрикнула свекровь, словно каркнула вспугнутая ворона. В следующую секунду она сползла по стенке, точно подтаявшая льдинка по стеклу.
    Одна за другой на пол упали две свечи, до которых Милена смогла дотянуться. Труп остановился, как пёс потерявший след. Милена обошла стол с другой стороны и нагнулась к свекрови. На сонной артерии пульса не прощупывалось. Сердце Варвары Михайловны не билось.
    Мертвец развернулся и вдвое медленнее пошёл обратно. Смертельно раненый солдат, выполняющий приказ. Один разбуженный инстинкт, больше в смердящих останках мужа ничего не было. И всё же Милена не спешила с последним актом драмы. Всего неделю назад она любила эти черты… до хруста. Любила когда Борис придуривался и притворялся будто не понимает, что она ему только что сказала одними губами. Любила, когда он сердито комментировал что-то раздражившее его, а потом вдруг ловил её взгляд и на его устах появлялась счастливая улыбка. Любила выйти из поликлиники после воскресной короткой смены и знать, что он ждёт её дома… что он просто есть.
    Она всматривалась в изуродованное электрическими ожогами лицо, силясь найти в нём хоть намёк на прежнего Бориса. Напрасно.
    Их разделяло не больше шага, когда Милена затушила мизинец в пиале. Зомби повалился на пол и больше не шевелился. От одной из ранее опрокинутых свечей загорелись шторы, весёлые огоньки разбежались во все стороны. Милена медлила. Сняла с куклы бракованные часы, дороже которых не было на свете. Вспомнила как расстроился Борис, когда обнаружилось, что у его подарка циферблат с изъяном. Обменять не было возможности, тогда он, поклонник фэнтази, придумал, что часики сделаны светлыми магами, поэтому никогда не будут показывать полночь.
    Поднимающийся жар закружил по комнате пучки трав, которые вспыхивали прямо в воздухе и опадали пеплом на земляного человечка. Прах к праху.
    Нельзя было вздохнуть, чтобы не спалить себе лёгкие. Казалось, в этом пекле она растает как восковые свечи, растёкшиеся чёрными лужицами. Мигнула и погасла плоская люстра. Но вот, в свете мятущихся по комнате языков пламени, она, наконец, увидела.
    Борис был снова тем же, небрежно красив или элегантно безобразен, — по этому вопросу они так и не пришли к единому мнению. Именно таким он останется в её памяти. Она должна была выжить в огненном аду ещё одну невозможную секунду… и он улыбнулся.
    «Люблю тебя», — сказала она губами. «Что-что? Я не понял», — послышалось за спиной, когда она бросилась вон из обречённого дома.
   
    Минули первые осенние дожди и природа, передумав разводить сырость, явила миру прекрасное бабье лето. Обманутые живительным теплом, кое-где зацвели вишни, птицы, собравшиеся на юга, недоумённо перелетали с дерева на дерево, будто совещаясь с соседями: чего, чирик твою на лево, делать будем?
    Милена возилась на огороде. Хорошо бы ещё посуху разобраться с растительным мусором. Виталик обещался договориться насчёт навоза на следующий год. Землю здесь удобрять надо…
    Он такой внимательный. Возил её в город, когда вызывал следователь. Они там в своей прокуратуре так и не смогли дознаться, кому принадлежало тело погибшего в пожаре мужчины: уж очень сильно сгорел, даже кости не все остались. Виталик был в курсе хода следствия. А как иначе? Ему, шофёру сельского автобуса, исповедовались как священнику. Если кто-то на селе что-то знал, это автоматически становилось известно и ему.
    Выяснилось, что кресло стоматолога обладает теми же свойствами, что и салон автобуса. Неделю он лечил запущенный кариес и неделю не умолкал, за исключением тех моментов, когда у него во рту работала бормашина (умудрялся даже с ватой за щеками чего-то бубнить). Потом пригласил в кино на танцующего Ричарда Гира…
    За ним она как за каменной стеной. Сам он не рассказывал, но до неё дошла история о том, как две кумушки взялись перемывать ей косточки в его «пазике». До города им пришлось добираться каким-то другим транспортом. Вот так вот. Мало-помалу нелицеприятные пересуды прекратились. У милиции к ней претензий не было и у людей повывелись. Если бы кто-нибудь из тех, кто видел её в ту ночь, направляющуюся со стульями к свекрови, рассказал об этом, было бы сложнее. Но люди молчали… словно позабыли. Молчала даже баба Дуся, соседка свекрови, которую Милена встретила едва выскочив из горящего дома. Неужели старушка могла позабыть перемазанную грязью женщину с синяками и кровью на лице, очевидно, только что устроившую пожар?.. Как бы то ни было, заправская сплетница баба Дуся её не выдала…
    Ей нравилось жить в селе. Вроде бы от города всего двенадцать километров, а жизнь совсем другая. Соседи вовсю строятся, молодые. Летом Управление выделило средства на капитальный ремонт школы. Новый магазин обещают к следующему Новому году.

Оценка: 0.00 / 0