Творчество поклонников

Проклятые чудеса

Добавлен
2009-05-19 00:27:38
Обращений
6296

© Валентин Мазуров "Проклятые чудеса"

    – Совсем не идет, коза старая.
    Пантелей игнорирует его, продолжая идти в своем ритме, закрывая лицо капюшоном. Тогда автомобилист дотрагивается до него рукой, на что Пантелей с нечеловеческим мычанием дергается.
    - Брат, пожалуйста, помоги. Машина дедовской молодости, старше меня вдвое и не тянет, надо немножко подтолкнуть.
    Пантелей заглядывает в глубину глаз автолюбителя и выразительным жестом показывает, как известные обезьянки: не слышу, не говорю.
    - Твою мать, прости, пожалуйста, - краснолицый вскидывает руки к небу и наспех отходит к своему железному коню.
    - Ничего страшного, - в спину говорит ему Пантелей.
    Идти удобней под домами козырьки которых задерживают снег. Хотя коварный ветер меняет направление ледяной крупы так, что все витрины обрамлены морозными рамками. По направлению пути Пантелея следует ржавая белая «волга», за рулем которой сидит сморщенный дедушка в треуголке с гордо поднятым подбородком и свисающей шеей. А едет машина за счет его внука, который, пыхтя трактором, толкает жестянку. И так получается, что машина катится ровно с такой же скоростью, как Пантелей, словно сопровождая его.
    - Все равно не помогу, - шепчет Пантелей и ухмыляется. Засмотревшись на «волгу» парень теряет бдительность и спотыкается на скрытом льду. Нога съезжает в сторону, и только магазинные витражи позволяют Пантелею не упасть. Он с такой силой хлопает по стеклу ладонями и головой, что оно чудом не разбивается, осыпав снег. Прямо перед носом у Пантелея появляется объявление с черно-белой фотографией карапуза лежащего на животике:
    Переливание жизни
    С 27 по 28 декабря, в Роддоме №7 пройдет добровольная сдача крови для младенцев из детской реанимации. Малышам в Киеве катастрофически не хватает донорской крови. Уже сегодня вы можете спасти жизнь…
    - Да кому же там так не имётся, - бурчит Пантелей и потирает ушибленное место. Когда он вытирает перчаткой побежавшие из носа сопли, то видит капли крови на черной коже.
    - Ну ладно-ладно, я понял! – обращается он к скрытому миллиардом снежинок небу, которое сейчас выглядит как никогда бесконечно.
    Волги в пределах видимости уже нет. Наверное, завелась.
    - Чувак я блуданул, не подскажешь, как до клуба Майами дойти.
    - У меня есть надпись служба справок или… - заводится было Пантелей, но, увидев собеседника, остывает. Это щуплый слащавый красавчик в узких штанишках и с обручем в волосах. На его руке дорогие часы с огромным циферблатом. – Конечно подскажу, тут есть короткий путь через вон ту арку… Пойдем покажу.
    Приблизительно через пять минут на руке Пантелея сверкали новые часы.
   
    7
    Под дверью детской реанимации седьмого роддома нервно расхаживает папа. Ему около тридцати, успешный топ-менеджер, который пропустил самые важные совещания последних дней и отключил телефон. В такт его движениям хрустят бахилы. В такт его сердцу играют барабаны на рок-концертах. В так его мыслям приходит отчаянье.
    Он меряет шагами расстояние от окна до дверей реанимации, потом от реанимации до коридора, далее от коридорной стены до подоконника на противоположной стороне, и так до сумасшествия. Каждый раз он останавливается у прозрачных дверей реанимации с наклеенными героями диснеевских мультиков.
    Внутри видно только дежурный стол, где у телефона сидит молодая медсестра. Она уже знает этого папу. Только за ее смену он приходит сюда в четвертый раз. Она сопереживает ему, ведь еще не умеет отгораживаться от эмоций.
    Папа тем временем подходит к стене возле окна. Он знает, что приблизительно за ней в палате лежит его крохотный сынок Дима, такой долгожданный и похожий на маму. Он гладит рукой эту стену и что-то тихо приговаривает. Гладит так же бережно, как делал это с белым покрывалом, в которое завернули малыша в первые минуты жизни. Тогда он не мог подумать, что всё может пойти наперекосяк.
    (Нас наказывают за то, что мы даже не можем представить.)
    Вот оно счастье лежит замотанное в кокон на отцовском животе, причмокивает губками и всхлипывает – прямое подтверждение успешной операции. Вскоре пришла в себя после наркоза жена, он рассказал ей о маленьком четырехкилограммовом богатыре. Потом карапузика принесли маме и тогда в глазах у счастливых родителей стояли слезы умиления и радости. Сейчас глаза папы смертельно уставшие.
    Прямо напротив реанимации располагаются палаты для рожениц, закрепленные за отделением патологий. Рядом с одной из них стоит облупившийся холодильник с прикрепленным листом А4, где прописаны строгие правила хранения продуктов. А ровно девять дней назад из своего домашнего холодильника папа доставал шампанское и вино, для пришедших на праздник друзей.
    Удивительная вещь. Папа не склонен обвинять ни врачей, которые безалаберно провели кесарево, ни частную клинику, где они стояли на учете и сдали тысячу ненужных дорогих анализов. Он обвиняет только себя за преждевременное празднование, с тостами подарками и подпольными фотками малыша с мобильника. Зачем надо было торопиться? И теперь он боится того, что фотографии и подгузники с кровавым калом это всё, что останется после сына.
    Раздается активное шуршание одноразового халата и бахил. К папе торопится его жена, придерживая живот.
    - Ну что, как у нас дела? – борясь с отдышкой, спрашивает она.
    - Дежурный врач еще не выходил, а когда я разговаривал с ней в последний раз… в общем, у нас открылось новое кровотечение.
    - Нет, – сдавленно шепчет мама. У нее в руках тонкая багровая книжечка с изображением какого-то святого.
    - Они уже вливают крио и пошли за плазмой, сказали, что постараются купировать…
    У мамы стеклянный взгляд и едва заметно трусится все тело. Муж ее крепко к себе прижимает и трет спину.
    - Расскажи, зайка, расскажи мне, как вы погуляли?
    - Мы с Машенькой сходили к Деду Морозу и она там загадывала желание, - пугающе спокойно говорит мама. – Она что-то нашептала ему и не признается мне – говорит, что не сбудется. Но я слышала, Вова я точно слышала, как она просила его, чтобы… братик перестал болеть.
    - И он перестанет. Верь мне - мы выкарабкаемся.
    - Хватит ли у такого маленького малыша сил, за что ему всё это…
    Папа сильнее прижимает жену и покрывает поцелуями щеки.
    - Надо верить. Пусть это и лирика, но есть моменты в жизни, когда ничего больше не остается, кроме как верить в чудо. А если и можно вообще верить в какие-то чудеса, то только в такие…
    - Лучше бы я навсегда осталась лежать на операционном столе, чем такие мучения малышу, - у мамы из краешка глаза выкатывается одинокая, кристальная слеза.
    В реанимации поднимается переполох. Одна из медсестер вылетает из дверей и бежит к лифту.
   
    8
    «Интересно, а отвлечься и высосать всю кровь они могут», - размышляет Пантелей, заходя в приемную роддома.
    - Верхнюю одежду снимаем и надеваем бахилы, - говорит сварливая дежурная с ужасной прической.
    - У меня сменная обувь и халат у жены в палате.
    - Молодой человек, - произносит дежурная, делая ударение на каждый слог. – Мне всё равно, что там у вас! Есть правила больницы, которые придумали не просто так, чтобы всякие там их не соблюдали. Потому немедленно сдайте одежду и купите бахилы.
    Раскладка с потертыми бахилами, конечно, находится под ее рабочим столом.
    - Уважаемая женщина, есть правила жизни, которые обязывают меня послать вас в жопу.
    Дежурная впадает в ступор и когда верещит: «хам вонючий, я тебя щас!» Пантелей уже скрывается за закрытыми дверями лифта. За собой он оставляет полосу из мокрых, грязных следов.
    Временный пункт переливания крови располагается на четвертом этаже, но сколько Пантелей на нажимает на кнопочную панель, лифт не двигается. Двери тоже открыть не представляется возможным, как и дозвониться диспетчеру.
    - Застрял, - вздыхает Пантелей и со всех сил лупит по дверям. Как по команде лифт дергается и карабкается вверх. Парень щелкает пальцами. – Капец, сплошные намеки!
    Кабинка останавливается на нужном этаже. Площадка пустая, на стенах фотографии детей в рамках с логотипами банка пуповинной крови.
    Кто придумал, что в больницах пахнет хлоркой? Сейчас пахло котлетами и гречкой. Раздается скрип колес и из-за угла выкатывается железная эмалированная тележка с огромными кастрюлями. Ее тащит женщина с высокой степенью ожирения в белом халате и медицинском колпаке. Она заезжает в подсобное помещение, жировые складки заходят следом.
    - То, что надо, - шепчет Пантелей, внимательно оглядывается по сторонам и на цыпочках следует за кухаркой. За закрытыми дверями мы слышим галантный разговор, потом вскрик, звон кастрюль и громогласное падение. Спустя две минуты выходит вспотевший Пантелей во врачебной униформе и с котлетой во рту.
    - Кто ж знал, что настолько тяжелый этот остров холестерина, - вытирая пот со лба, говорит он.
    Пантелей жуя котлету, направляется в реанимацию. Заприметив в коридоре дежурный столик, он с гримасой важного доктора, проходит мимо и приветствует взглядом сидящую там даму. Возле реанимации двое людей. Папа, подпирающий стену и сложивший руки. И мама, читающая под окном акафист, страницы которого в мокрых пятнах.
   
    9
    - Здравствуйте, вы я так посмотрю, родители нашего маленького пациента, - заговаривает с папой высокий доктор с мягкими юношескими чертами. Папа поднимает безликое, бледное лицо и вопросительно смотрит на врача. – Я хирург из… 9-ой больницы, приехал осмотреть вашего ребенка. Подскажите, дежурный доктор там?
    - Вышла минут десять назад, наверное, кушать пошла, - тихо отвечает мама.
    - Вот и превосходно. Пойду поработаю чуток, а потом выйду с вами пообщаться.
    Доктор поправляет латексные перчатки и уверенной походкой заходит в реанимацию, где на него мигом налипают медсестры. После него почему-то остается запах столовой.
    - Сколько ему лет, этому хирургу? – удивляется папа, крутя на пальце обручальное кольцо.
    - А мне его лицо показалось очень знакомым, - отложив акафист, говорит мама. – Прямо до боли знакомо, часто его видела, но где …
    - Родная, к нам сюда такое количество врачей захаживает, что не осталось среди них незнакомых лиц. Кстати, как твой шов?
    - Да на месте. Я как-то меньше всего сейчас о нем думаю.
    - Напрасно, ты должна беречь свое здоровье, а то начнут пускать к Димке, а ты больная сляжешь.
    - Скажешь тоже, - отмахивается мама, мол: чушь собачья. А сама встает со стула под сквозящим окном и отходит к теплой стене.
    Вскоре открывается дверь реанимации. Юный хирург прощально машет рукой двум сестричкам, которые сияют улыбками в тысячу карат.

Оценка: 8.71 / 7