Творчество поклонников

Ленинград-28

Добавлен
2009-09-09 22:04:43
Обращений
29044

© Иннокентий Соколов "Ленинград-28"

    Так вот, Панюшин, впереди много интересного, и быть может, стоит озаботиться тем, чтобы этот интерес не оказался слишком опасным для тебя самого. Подумай об этом на досуге, когда будешь смотреть отсутствующим взглядом в треснутое окно, провожая уносящиеся вдаль кривые березки и иссохшие сосенки, что растут вдоль путей вестниками проходящей вечности.
    Хотя, лишние знания рождают скорбь – ты убедишься в этом не раз.
    Вперед, Юрка, не бзди.
   
    ***
    Панюшин проснулся среди ночи, и некоторое время лежал в темноте, пытаясь сообразить, где находится. Тикали ходики, и сверчок за окном пел заунывную песню. Лето ушло, оставшись в ослабленной памяти шумом электричек да терпким вкусом окурков, подобранных на перроне.
    Юрок любил весну, лето тоже ничего, но уже не так. Духота и марево над горячим асфальтом привокзальной площади – вот и все лето. Правда можно собирать абрикосы, от которых потом крутит живот, спать, где хочешь, не думая о будущих холодах, но зато прохожие, утомленные солнцем, подают неохотно. Сейчас Панюшин был даже рад тому, что, наконец, закончилась жара. Он поплотнее завернулся в теплое покрывало, размышляя о событиях дня вчерашнего. Сильно болела голова, и зверски хотелось пить.
    Уработав Бугая, Панюшин собирался отсидеться в старухином доме, но жизнь, как водится, внесла коррективы в его планы. Стук в калитку заставил подобраться. Панюшин был готов встретить гостя, который, правда, оказался обычным трудягой, завернувшим после трудовой смены к бабе Мане, пропустить пару стаканов горилки.
    Работяга вломился во двор, жуя травинку. Встал, покачиваясь, рассматривая двор усталым взглядом, в руке он держал затертый полиэтиленовый пакет.
    Панюшин вышел из дома.
    - Чего надо?
    Пришелец смерил Панюшина осторожным взглядом.
    - А где баба Маня?
    - Занята она. За гвоздями поехала – не моргнув глазом, соврал Панюшин.
    - За какими гвоздями? – тупо удивился пролетарий.
    - За шиферными… Тебе чего надобно, мил друг?
    - Мне это… - помялся трудяга. – Остограмиться бы…
    Панюшин загадочно улыбнулся.
    - Один момент!
    Он вынес из сарая внушительную бутыль прозрачного как слеза самогона. Плюньте в глаза тем, кто показывает в фильмах мутное пойло – в своем деле баба Маня знала толк. Продукт ее усилий пускай, и не отличался особой крепостью, зато и не был противным на вкус. Из всех способов очистки бабка признавала один, самый действенный – марганцовку. Правда, пить полученный самогон было не очень полезным для здоровья, но подобные мелочи мало интересовали алчную старуху.
    Увидев заветную бутыль, работяга засуетился. Выплюнул травинку, смахнул со стола невидимый мусор. Панюшин со значением поставил бутыль на плохо оструганную столешницу, вернулся за стаканами. Пока он искал посуду на кухне, работяга уже успел извлечь из пакета нехитрую закусь – нарезанное ломтиками сало, несколько вареных яиц и пару пучков зелени.
    Панюшин потер руки. В бутыли аппетитно забулькал разливаемый самогон.
    - Звать то тебя как? – поинтересовался Панюшин.
    - Толик – лаконично ответствовал гость, придирчиво соблюдая уровень жидкости. – А тебя?
    - Юрка.
    - Ну, за знакомство…
    Выпили. Самогонка обожгла гортань. С непривычки Панюшин закашлялся.
    - Ох и ядрен, зараза! – выдохнул он.
    Неспешно закусили, затем Толик аккуратно разлил еще по одной, Юрий же откинулся на скамейке, чувствуя наступающее умиротворение. Как всегда, после выпитого, захотелось поговорить.
    - Вот скажи мне, Толик – проникновенно начал Панюшин. – До каких пор будет продолжаться весь этот бардак?
    Толик махнул рукой, всем своим видом показывая, что далек от политики.
    - Нет, ты ответь! – наседал Панюшин.
    Вместо ответа, Толик вновь наполнил граненые стаканы. Выпили не чокаясь.
    - Это надо же, такую державу угробить! – волновался Панюшин, пытаясь удержать внутри огненную жидкость.
    Разговор не клеился. Панюшин смотрел, как Толик, не торопясь, чистит яйцо.
    - А какую такую державу? – неожиданно спросил тот, застав Юрия врасплох.
    - Ну, как же это? – удивился тот. – Ты что, Толян?
    - А что я? – вдруг окрысился собутыльник. – Мне что тогда, что сейчас. Как жил скотом, так и живу. Травлюсь самогоном, вот с тобой. Это еще разобраться нужно кто ты такой…
    - А, вот оно что… - Юрий ухмыльнулся. – Хочешь разобраться? Наливай…
    Выпили, разобрались.
    Оттянув тяжелеющий труп в сарай, Панюшин вернулся к столу, чтобы поразмыслить о дальнейших действиях. Выпитого было вполне достаточно, чтобы немного унять напряжение, да и завтра предстояло много дел.
    Старухин дом наполнялся мертвяками, и это обстоятельство давило на нервы. Мертвых Панюшин не любил, хоть и не боялся никогда. Черт с ними всеми, утро вечера мудренее, а пока что нужно хорошенько выспаться, день будет хлопотным.
    Первым делом, Панюшин закрыл калитку на тяжелый засов. Выключил газовую печь в сарае. Как раз вовремя – из змеевика вырывался горячий пар. Ночевал Юрий на старухином диване. Некоторое время ворочался, устраиваясь удобнее. Старуха лежала под столом, там, где он ее оставил – Юрию до смерти не хотелось возиться с трупом, хотя по хорошему, следовало оттащить тело в комнату к Пашке. А вообще, очень скоро придется решать проблему с жильем. Ну, даст бог, завтра что-нибудь прояснится – почему-то Панюшин был уверен, что старые резервуары таят в себе множество приятных сюрпризов.
    Вот и сейчас, проснувшись, Панюшин не сразу вскочил с дивана.
    Было что-то странное в этой уверенности, которая казалась похожей больше на знание. Юрий обладал множеством способностей, одной из которых было умение вертеть прошлым, просматривать его и так и сяк. Иногда, правда, очень редко, накатывали приступы прозрения – Панюшин видел кусочки событий, которые рано или поздно случались позже. Увиденное было похоже на обрывок газетной статьи – вроде бы и читается, но что можно понять из такого крошечного кусочка? Полное отсутствие смысла, но зато странное чувство, как будто он жил сотый раз подряд, и все случившееся, лишь очередной клочок давно прочитанной газеты. Все было, есть и будет много раз.
    Ладно, разберемся. Вставай дружище, выбирайся из-под теплого покрывала – тебя ждут великие дела.
   
    ***
    До железнодорожного вокзала Панюшин добрался без происшествий. Всего-то минут двадцать пехом. Остановился у перрона, равнодушно рассматривая разношерстную публику. Везде одно и то же – что в Краснознаменной Дружковке, что в Пролетарском Славянске. Загаженный перрон, ржавые рельсы да вонючие окатыши между ними.
    Поднялся на мост, перешел на другую сторону, к локомотивному депо. Прошелся по аллеям, миновал старинный паровоз, стоящий на постаменте – памятник трудовым подвигам допереломной эпохи. Свернул вправо, туда, где в желтоватом заборе обнаружился проход. Спустился по насыпи.
    Ну вот, почти на месте.
    Михайлово озеро, оно же Михайловское, оно же «Михася» обильно поросло камышом. Запах гнили пропитал все на свете, и Панюшин, присев на корточки у берега поморщился. Тронул воду – холодно, впрочем, ни одному нормальному человеку не придет в голову купаться в цветущей воде. Остатки пляжа напоминали о тех не столь далеких временах, когда визжащая, босоногая ребятня носилась по берегу. Обрывок тарзанки над головой только усиливал накатившую ностальгию.
    Юрий легко поднялся на ноги. Так, направление на Карачун-гору, и тридцать метров от берега. Панюшин с треском вломился в густой кустарник, пробираясь сквозь живую изгородь. Ветки царапали лицо, приходилось отгибать руками. Панюшин только начал раздражаться, как впереди забелел кирпичный бортик первого резервуара.
    Кустарник закончился, и Юрий вышел на небольшую, метров пятидесяти в диаметре, полянку. В резервуарах шумела вода, но насколько было известно Панюшину, они давно отработали ресурс и были благополучно брошены. Он подошел к среднему. В отличие от собратьев тот был сух.
    Круглый кирпичный бортик, высотой до пояса. Сам резервуар был накрыт толстой, местами проржавевшей решеткой. Часть решетки оказалась отогнутой, чтобы можно было пролезть вовнутрь.
    От бортика вглубь резервуара вела металлическая лесенка. Юрий оглянулся. Вокруг не было ни души, но лишняя осторожность не помешает. Он запрыгнул на борт, протопал по решетке до лесенки, и, кряхтя, протиснулся в отверстие.
    Лестница прогнила настолько, что только чудом держалась в бетонном жерле резервуара. Внизу тоскливо ржавели огромные трубы, фланцы, вентили и прочие элементы запорной арматуры, в которых Панюшин особо не разбирался, хотя и мог при случае починить протекающий кран.
    Он спрыгнул с лестницы. На дне резервуара оказалось неожиданно темно. Хорошо догадался взять фонарик. Юрий щелкнул тумблером «Коногонки» - в дрожащем круге света показались растрескавшиеся стены бетонного колодца. Слева и справа виднелись огромные проходы – водные каналы, некогда забранные фильтровальной сеткой. Сейчас от сетки остались только ржавые острые края – местные охотники за металлом давно уже вытянули все, что можно унести. Удивительно как сохранилась решетка наверху резервуара, да эти огромные глыбы ржавчины, некогда бывшие трубами да вентилями. Ладно, все это лирика – Панюшин нахмурился. Голос в трубке не сказал, что делать дальше, а сам он спросить побоялся. Все-таки было что-то такое в этом голосе, от чего Панюшин робел, словно школьник в кабинете завуча.
    Юрий сунулся, было в ближний проход, но тут же отпрянул. Огромная куча грязного тряпья зашевелилась вдруг, издавая невероятный смрад. Что-то ухнуло там, внутри, и из многочисленных тряпок на Панюшина уставился огромный, багровый глаз.
    - Этта… Хто здеся? – забормотала куча, и Юрий облегченно выдохнул.
    По всей видимости, очередной бомж заприметил укромное местечко, и устроил здесь свое логово. Панюшин, особо не раздумывая, врезал ногой, целясь куда-то в середину кучи.
    Раздался хриплый кашель, и из тряпок вылетела синюшная, но, тем не менее, жилистая рука. В один миг, Юрий оказался погребен под кучей смрадного тряпья, а рассерженный хозяин берлоги навалился сверху, прижимая к неровному бетонному полу.
    Юрий барахтался, пытаясь выбраться из кучи, но бомж не сдавался. Он хрипел, ругаясь, пытался нащупать Панюшинскую шею. Изловчившись, Юрий сумел все же выпростать одну руку, и что есть силы ткнул пальцем в синюшную харю, целясь в глаз.
    Бомж взревел, и откинулся на спину. Панюшин выбрался из тряпок, и подошел к поверженному врагу. Рев перешел в сиплое повизгивание. Юрий брезгливо вытер палец о штанину, и присел рядом.
    - Ну чего ты? – почти миролюбиво спросил он.
    Бомж продолжал скулить, закрывая рукой окровавленную глазницу.

Оценка: 2.00 / 1